Тема природы в мировоззрении Хаяо Миядзаки – взгляд сквозь призму паназиатизма

Не-японская природа в анимации Миядзаки

Уверен, в Японии есть немало людей, считающих режиссёра Миядзаки Хаяо «певцом японской культуры» и всего того, что присуще именно японцам. Однако, если вдуматься, то в фильмах Миядзаки мы почти не находим того, что называют у нас «красотой Японии» (уцукусии нихон). Разве что пасторальные пейзажи японской глубинки из ленты «Мой сосед Тоторо» – и только.

Кому-то это покажется довольно неожиданным открытием. Но давайте постараемся понять, какой видит «природу» Миядзаки в рамках своего мировоззрения?

Находя очарование в некоторых классических образцах мультипликации Уолта Диснея (он с восхищением отзывался о короткометражной «Старой мельнице» и полнометражной «Белоснежке»), Миядзаки неоднократно говорит о чувстве дискомфорта, которое вызывает у него «искусственность» и «фальшивость» диснеевской природы. В то же время, описывая состояние «избыточной экспрессии» и «потери движущего импульса», в которое впала послевоенная анимация в Японии, Миядзаки предупреждает: «Обе эти вещи – губительны для японской массовой анимации» (из книги «Точка разбега», глава «О японской анимации»).

Другими словами, ощущаемые им различия между мультипликацией Диснея и японской анимацией позволили Миядзаки «нащупать» те уникальные черты, без которых теперь немыслимо его творчество (разумеется, в реальности все сложнее, как показывают те непростые отношения, которые позднее возникли между студией «Гибли», диснеевской студией и студией Pixar).

Сам Миядзаки говорит о том, что наиболее значимая особенность студии Гибли – это манера описания природы. Такой природы, которая не подчиняется людям и другим существам. «Нам интересны отношения не только и не столько между людьми; мы всеми силами стремимся к тому, чтобы выразить в своем творчестве красоту всего мира в его целостности: взаимодействие пейзажа, климата, времени, солнечного света, растительности, воды, ветра – всех этих прекрасных вещей» (из книги «Точка разворота», глава «44 вопроса о Принцессе Мононокэ, заданные Миядзаки Хаяо иностранными журналистами»).

Итак, давайте посмотрим на конкретных примерах, как представлена природа в анимационных лентах Миядзаки. При этом надо учитывать, что речь идет о многослойной, комплексной структуре, не поддающейся однозначному пониманию. Поэтому я предлагаю рассматривать её на трёх разных концептуальных уровнях, описанных ниже.

1. Девственная чистота

Миядзаки не раз говорил о «внутренней религиозности», которую многие японцы сохраняют и в наши дни. Именно с ней связана вера в святость и девственную чистоту заповедных мест, скрытых от людских глаз в самой глубине леса – там, куда не ступала нога человека.

В этих потаённых местах из-под земли бьют обильные ключи, поддерживая первозданную чистоту. Именно туда люди возвращаются после смерти. Нет нужды в помощи и наставлениях святых, нет рая, нет ада. Каждый, когда умирает, просто оказывается там.

По сравнению с разработанными доктринами и сложной структурой фундаментальных религий эти бесхитростные представления японцев, конечно, не могут считаться религией, но всего лишь наивными, скромными верованиями. Начисто вымести дорожку в садике, окунуться в горячий источник – в мироощущении японцев эти простые действия уподоблены религиозному поведению, и все в равной мере являются частью ритуала. И чем они проще и повседневней, тем более надежной и правильной кажется регулирующая их система верований.

Этот образ чистой, нетронутой природы появляется у Мядзаки то тут, то там, в разных его работах. Подземная пещера голубых кристаллов («Навсикая из Долины ветров»), красивый, успокаивающий лес («Мой сосед Тоторо»), мистически сияющее озеро Бога-Оленя («Принцесса Мононокэ»), тихий и спокойный лесной пруд, у которого герой фильма встречает свою возлюбленную («Ветер крепчает»). Каким бы выдающимся ни было экономическое процветание, какой бы передовой ни была наука, этот образ первозданной природы хранится в сердцах японцев, поддерживая их «душевное равновесие».

2. Пугающая мощь

Вместе с тем в анимационном мире Миядзаки природа обладает способностью вселять ужас. Достаточно вспомнить грозящую непоправимой катастрофой атаку бесчисленных полчищ гигантских насекомых Ому («Навсикая из Долины ветров»), морской шторм и высокую волну, едва не смывшую приморский городок в древнюю пучину («Рыбка Поньо на склоне»), внезапный ураган и потоп, из-за которого мир уходит на дно («Панда большая и маленькая. Цирк под дождем»), дурная бесконечность землетрясений и цунами («Конан – мальчик из будущего»), несущийся с бешеной скоростью гигантский демон Дэйдаработти – черный «сеятель смерти», растекающийся по земной поверхности и поглощающий все без исключения на своем пути: людей, деревья, лесных духов («Принцесса Мононокэ»).

Пугающая мощь природы, ее грозный, зловещий образ здесь в чем-то близок образу ветхозаветного Бога из «Книги Иова» с его необъяснимой яростью. Одна из теорий говорит о том, что в Японии, расположенной на цепи вулканических островов, люди традиционно верили в «духов вулкана» и «духов огня» (Оонамоти-но ками из «Идзумо-фудоки», Сусаноо и Оокунинуси из мифа о сотворении мира и т. д.). Поскольку природа, собственно, неподвластна человеку – она не поддается управлению и контролю. Без всякого смысла, без видимой причины и цели она забирает у людей имущество, земельные наделы, уносит жизни родных и любимых. В этом контексте призывы «бережно обращаться с природой», «любить и беречь природу» представляются всего лишь высокомерным бахвальством со стороны людей.

3. Сложносоставная структура, динамичность, трансформация

Но это еще не все. В анимации Миядзаки природа предстает как сложносоставное и постоянно изменяющееся единство очень разных по характеру и находящихся в динамичных отношениях элементов. Возьмем для примера лес Фукай (другое его название «Море распада») из фильма «Навсикая из Долины ветров». Сосуществование и взаимное противодействие не только людей, но и других живых существ, насекомых, растений в конечном итоге формирует необычную экосистему. С точки зрения обычных людей природа «Моря распада» никак не может считаться красивой и гармоничной, однако Навсикая называет ее «прекрасной». Оказывается, красивыми могут быть не только травы, цветы и деревья. Сложносоставная, постоянно трансформирующаяся природа, полноправными частями которой являются металл, керамика и радиоактивные вещества – это то, что наделяет «Море распада» красотой другого, высшего порядка.

Еще один пример – Замок Лапута (из ленты «Небесный замок Лапута»), где на протяжении семисот лет после окончательного исчезновения людей взаимодействовали и сосуществовали в странном соседстве роботы, животные, растения и минералы. Будучи общей средой обитания, биота которой сообща претерпевала разнообразные изменения, замок Лапута породил «невообразимо сложную экосистему».

В фильме «Мой сосед Тоторо» описывается необычное «межвидовое» общение между людьми, лесом и духами. Для Тоторо, неспешно живущего по другой временной шкале, где основной единицей времени является тысячелетие (и в этом смысле камфарное дерево ему гораздо ближе, чем люди), скорее всего нет никакой разницы между Мэй и Сацуки и детьми эпохи Эдо, жившими 200-300 лет назад.

Миядзаки Хаяо (в центре) во время пресс-конференции, на которой было объявлено об окончании работы над анимационной лентой «Унесённые призраками» (2001). В 2003 году лента получила «Оскара» в номинации «Лучший анимационный полнометражный фильм».

Лес Бога-Оленя из фильма «Принцесса Мононокэ» раскрывает тему величественной природы острова Якусимы, но в то же время чем-то напоминает парк развлечений с разнотипными аттракционами. А настоящий парк развлечений, только разорившийся во время экономического кризиса и окончательно заброшенный, встречается в фильме «Унесённые призраками» – в нашем мире он является продолжением традиционного мира духов, божеств и демонов. Примером сложной целостной системы можно считать также и собранный из разной рухляди и хлама замок Хаула (фильм «Ходячий замок»). И лес, и парк, и замок как бы собраны из множества динамичных элементов; которые постоянно видоизменяются и этим подобны природе, как ее понимает Миядзаки.

Загадки многоликой природы и главный вопрос бытия

Все эти годы Миядзаки последовательно подчеркивал загадочность и многоликость природы, и это стало одной из фирменных и наиболее привлекательных черт его анимации.

В 2011 году после Великого восточно-японского землетрясения и аварии на АЭС «Фукусима-1» взгляды Миядзаки Хаяо на природу неожиданно сделались заново актуальны в контексте печальной реальности происходящего в нашей стране. В его фильмах землетрясения, цунами, радиоактивные заражения и прочие стихийные и техногенные катастрофы – не редкость и происходят раз за разом. Но очень важно понимать, что для Миядзаки спокойная и умиротворенная деревенская природа («Мой сосед Тоторо») и возникший после катастрофы лес Фукай («Навсикая из Долины ветров») органично сосуществуют в пределах одного континуума. И в рамках этой плюралистической парадигмы атомная энергия и вооруженные конфликты, вероятно, тоже вполне могут рассматриваться как некие добавочные элементы природы.

Работы Миядзаки заставляют нас еще раз пересмотреть свое отношение к природе как к истоку бытия, и именно с этих позиций задаться вопросом о смысле человеческой жизни. Природа дарует нам мир и покой, но она же пугает и устрашает нас. Природа есть бесконечно трансформирующееся смешение множественных и подвижных элементов. Так можем ли мы довериться ей? Можем ли снова, подобно нашим предкам, безоглядно уверовать и жить так, будто деревья, насекомые, люди, духи, роботы, боги – всё это взаимосвязано и представляет собой экзистенциальное единство?

Миядзаки Хаяо и сквозная тема паназиатизма

Это экзистенциальное единство природы у Миядзаки включает в себя и пространство. Описываемая им природа не ограничивается лишь островами японского архипелага, выходит за их пределы и распространяется на весь азиатский континент.

В молодости на Миядзаки очень сильно повлияла так называемая «Теория культурного ареала лавровидных лесов», разработанная ботаником Накао Сасукэ (1916-1993) и этнографом Судзуки Комэем (1929-2013). Согласно этой теории, несколько тысяч лет назад районы произрастания лавровидных лесов от юго-западной оконечности Японии, Тайваня и Южного Китая до Бутана и Гималаев были одним культурным ареалом, включающим ряд обществ, которые обладали одними и теми же доминирующими культурными характеристиками, практиковали одинаковые виды земледелия и т. д. Считалось, что общая для этого ареала культура зародилась в китайской провинции Юньнань, в регионе под названием Восточноазиатский полумесяц. И что именно из этого региона распространились по всему ареалу характерные способы земледелия (например, подсечно-огневая система), уникальные продукты питания (такие как рисовые лепёшки моти, ферментированные соевые бобы натто), чаеводство, шелководство и искусство лакировки. Культура Юньнани в период Дзёмон (13 000 лет до н. э. – 300 лет до н. э.) оказала очень сильное влияние на культуру западных районов Японии.

Так, принято считать, что в Японии всегда существовала своя особая культура питания: исконно японские способы вымачивания и вываривания кудзу (пуэрарии), папоротника и желудей, традиции ферментирования продуктов – от соевых бобов (паста мисо, бобы натто) до рыбы (нарэдзуси). Но на самом деле эта культура не была закрытой и характерной только для японского архипелага. Как выясняется, она была по-настоящему великой азиатской культурой и бытовала на большей части азиатского континента.

Познакомившись с этой теорией, посмотрев по-новому на природу и культуру, Миядзаки впервые подумал о том, что с помощью выразительных средств, доступных в анимации, он сможет в полной мере представить в своих работах японскую культуру.

Миядзаки говорит, что в мире довольно мало мест, где народ предпочитал бы круглый, мелкозернистый «набухающий» рис. Япония, китайская провинция Юньнань и Непал. Вот, собственно, и все. Так может статься, что японцы, будучи одним из таких народов, «принадлежали к этой культурной традиции, были частью этого культурного ареала еще до того, как стали народом — задолго до появления японской государственности» (из книги «Учебник Гибли — Мой сосед Тоторо», карманное издание серии «Бунсюн Гибли», глава «Тоторо появился вовсе не благодаря ностальгии по старым добрым временам»).

Такой подход, очевидно, отличается от «рисоводческой» идеологии, провозглашающей «рис» этническим символом японцев. В данном случае под «культурной традицией» подразумевается не то, что лежит на поверхности (например, какие-то сведения или запасы знаний), но более глубинный слой, крепко укорененный в повседневной жизни людей и именно поэтому трудно поддающийся рефлексии – молитва здесь практически неотделима от приема пищи.

Если поехать в нынешнюю Юньнань, там легко можно найти блюдо, напоминающее исконно японскую «окова» (смесь из овощей и клейкого риса). А современные бутанцы внешне практически неотличимы от японцев. Осознав это, Миядзаки испытал чувство легкости и свободы – он освободился от ограниченного, принятого только в Японии взгляда на японскую культуру и историю. Это было похоже на освежающий порыв ветра. Его жизнь, его бытование в стране под названием «Япония» стало чем-то большим – он почувствовал, что включен в некий глобальный процесс, в контексте которого ни государственные границы, ни границы конкретного этноса не имеют никакого значения.

Набухающий рис, клейкие лепешки и «сопливые» бобы – мотив «природы распада»

Если изучить этот вопрос более детально, то окажется, что Миядзаки предпочитает не столько рис, сколько моти (клейкие рисовые лепешки) и натто (похожее по консистенции блюдо из ферментированных соевых бобов). Соответственно, в самом рисе хорошо то, что он набухает и, впитывая влагу, становится клейким. Важно, что это отношение, как оно есть, перекликается у Миядзаки с образом «природы распада» в лесу Фукай, представленном в ленте «Навсикая из долины ветров».

Исследователь детской культуры Мурасэ Манабу (род. в 1949 г.) говорит о том, что самобытность анимации Миядзаки заключается в непосредственном и нетривиальном совмещении мира анимации с миром микроорганизмов и бактерий («К глубинам Миядзаки Хаяо», Хэйбонся). Если вдуматься, то лес Фукай – это не просто «ядовитый мир смерти». В этом лесу живут насекомые, растения, плесень. В этом лесу они эволюционируют. С точки зрения человеческой логики «гниение» и «распад» – это постепенный процесс истлевания и умирания живых существ, но с позиции микроорганизмов, т. е. на уровне бактерий – это активная, полная, в высшей степени деятельная жизнь. И для «природы распада» характерна такая двойственность.

То есть, в случае с рисом, лепешками моти, бобами натто и тому подобным исходный продукт претерпевает «ферментацию», вызревает, смешивается с другими формами жизни, проходит процесс трансформации – если угодно, процесс «созревания распада». И вот он-то и является тем контекстом, внутри которого анимация Миядзаки обнаруживает свою «азиатскую» сущность.

Хотя, разумеется, сам Миядзаки Хаяо никогда не назовет себя последователем паназиатизма.

Тем не менее, после того, как Миядзаки открыл для себя концепцию «общего пространства азиатской культуры» и заложил в основу своей самоидентификации идею «культурного растекания», он смог с помощью средств анимации живо и ярко описать японскую природу (надо сказать, он довольно часто использует термин «Восточная Азия»). И хотя пасторальные пейзажи в ленте «Мой сосед Тоторо» кажутся характерными именно для японской деревенской природы, на самом деле они воспринимаются как таковые только в более широком контексте взаимосвязи с азиатской природой. И это, по-моему, очень важный момент.

Традиционный японский паназиатизм начинался как движение, стремящееся объединить азиатские культуры, чтобы более эффективно противостоять культурному наступлению Западной цивилизации. Но, кроме того, его появление свидетельствовало о том, что произошел сдвиг от «узкого» национализма для внутреннего потребления к ориентированному вовне регионализму. Когда Окакура Какудзо (1862-1913), один из ярких представителей традиционной японской культуры, заявил, что «Азия – едина», он таким образом пытался подчеркнуть общность духовных ценностей (ориентированную на мирное сосуществование и взаимную терпимость), которые могли бы противостоять и даже одержать победу над западными моральными ценностями. Основной целью Окакуры было достижение мира, и для этого он использовал все имеющиеся в его распоряжении средства, и в том числе эстетическую и духовную мудрость Востока.

«Путь истинного государя» в анимации Миядзаки как образец восточной «паназиатской» эстетики

В манге «Навсикая из Долины ветров» Миядзаки описывает конфликт двух «путей правления»: «путь гегемона» (хадо) и «путь истинного государя» (одо)(*1)

Среди последователей паназиатизма эта дихотомия является общепринятой исторической и философской концепцией. Но как привнести эту эстетику и мораль «пути истинного государя» в комикс? Не может быть, чтобы Миядзаки не задумывался над этим во время работы над «Навсикаей из Долины ветров».

Разумеется, история не раз доказывала нам, что свержение дурного правительства или победа над тираном еще не гарантируют установления мира и гармонии. Взять хотя бы тот же самый японский паназиатизм и его впавших в эйфорию последователей, которых политолог Накадзима Такэси описывает следующим образом: «Эти люди, которые так сочувствовали несчастным азиатским народам, влачившим жалкое существование под пятой Западных империй, мечтали освободить Азию. Так почему же в конечном итоге именно они повели себя как агрессоры, напав на азиатские государства и присвоив себе власть?» («Паназиатизм», Усиё Сюппанся).

Парадоксальным образом в анимационном мире Миядзаки (например, в таких фильмах, как «Навсикая из Долины ветров» и «Принцесса Мононокэ») мирное и гармоничное сосуществование – это нежные ростки, непонятно как выстоявшие посреди жестокой круговерти и пустившие новые побеги в огне и чаду войны, вопреки многолетней ненависти.

Это основной объединяющий принцип, который преодолел физические, географические и культурные границы и распространился на весь азиатский регион. В истории азиатских государств были жестокие войны, были набеги и завоевания, но принцип постоянного смешения и взаимодействия динамических элементов и, в конечном итоге, мирного видоизменения (см. выше Сложносоставная структура, динамичность, трансформация) все также считается здесь идеальным путем развития. Причем иногда это умение «смешиваться и изменяться» в том числе и с теми, кто пытается растоптать и убить нас, разрушить или отнять то, что для нас дороже жизни. Миядзаки обнаруживает эту скрытую мощь прежде всего в азиатской природе.

С помощью сильного творческого начала и богатой фантазии Миядзаки сумел найти свой собственный путь, отличный как от обычного национализма (свойственного массовой подростковой анимации в Японии), так и от стирающей культурные различия и приводящей все к единому знаменателю глобализации (характерной для «диснееобразной» анимации). В основе его идеологии лежит концепция азиатской природы как альтерглобализационного механизма. Благодаря мастерству самого режиссера и новым возможностям современной анимации многоликая и плодородная природа представлена у Миядзаки выразительно, во всей своей красе. Во многом благодаря именно этой их особенности его фильмы снискали себе поклонников и искренних почитателей по всему миру.

Новое поколение азиатской анимации: от патриотизма до паназиатизма

В сентябре 2013 года Миядзаки Хаяо объявил, что анимационная лента «Ветер крепчает» станет его последним полнометражным фильмом. В том же 2013 году свой последний фильм («Сказание о принцессе Кагуя») выпустил Такахата Исао, режиссёр и сценарист, многолетний партнер Миядзаки по работе в студии. После этого Судзуки Тосио, бессменный продюсер «Гибли», уступил свое место более молодому коллеге и на неопределённое время приостановил работу студии над полнометражными фильмами. Итак, «Гибли», сыгравшая одну из ключевых ролей в развитии и расцвете послевоенной японской анимации, в настоящее время находится на распутье.

Судзуки в своем блоге пишет о том, что многие восточноазиатские соседи Японии стремительно осваивают современные технологии и что в скором будущем японские анимационные студии будут все чаще привлекать к работе над анимационной продукцией специалистов из Малайзии, Тайваня, Таиланда и Вьетнама («Гибли и судьба производственного процесса – Японско-американские анимационные войны в Азии: НАЧАЛО», Бунгэй Сюндзю/ BLOGOS) По его словам, анимация Миядзаки и Такахаты соответствовала своему времени и тем условиям, которые существовали в быстроразвивающейся послевоенной Японии. А новая анимация, сделавшая ставку на аутсорсинг, соответствует требованиям глобализации. Однако было бы ошибкой думать, что такой подход означает пассивное принятие «постепенной эрозии мира японской анимации». Скорее, наоборот, Судзуки предвидит изменения в том, что касается разделения труда и предсказывает расширение международного сотрудничества среди профессионалов-аниматоров по всей Азии.  

Концепция природы и быта, описанная у Миядзаки, сформулирована весьма последовательно. Главное – не фиксироваться на патриотическом и потому ограниченном лозунге – «красота японской природы». Ведь природа подвержена постоянным изменениям. И именно такой и изображает её Миядзаки – в виде сложносоставного сплава взаимодействующих элементов. Многоликой, как сама Азия.

Если взглянуть на регионализацию японской анимационной индустрии именно под этим углом, становится очевидно, что это – замечательная возможность расширить горизонты и заново открыть для себя Великую Азию и ее культуру. Вполне вероятно, что перестановки и перераспределение труда на этом международном рынке приведут к возникновению совершенно новых анимационных жанров и стилей. А это, в свою очередь, встряхнет нас, японцев, заставит вылезти из скорлупки наших нынешних мировоззрений, позволит по новому взглянуть на окружающую действительность и природу, и мы распахнемся навстречу внешнему миру.

Фотография к заголовку (справа): Режиссёр Миядзаки Хаяо объявляет на пресс-конференции о своем уходе из полнометражной анимации в сентябре 2013 г. Предоставлена агентством Jiji.

(Статья на японском языке опубликована 25 февраля 2015 года)