Три ключа к разгадке японских представлений о жизни и смерти

Природные условия: трёхслойная структура Японского архипелага

Проще всего будет объяснить отношение японцев к жизни и смерти, рассмотрев три основных аспекта, из которых сложилось мировоззрение нации. А именно: природные условия, политеизм (особенно в сравнении с монотеизмом Запада) и сплав японской истории и мифологии. 

Итак, японская природа.

Одна рекламная компания создала часовой фильм о том, как выглядит Япония с высоты 3000 метров, если лететь над ней на «Сессне» с Окинавы до Хоккайдо. Этот фильм поразил меня. После Окинавы начинается огромное морское пространство, а пролетая над основными островами, куда ни бросишь взгляд — одни сплошные горы и бескрайние леса. Среди этих природных пейзажей практически не заметно рисоводческих хозяйств, которые традиционно прочно ассоциируются с японской культурой и обществом. Нашу страну скорее можно назвать страной лесных и горных поселений, морской страной.

Потом я догадался, что такой пейзаж обусловлен высотой полёта. Что бы мы увидели, если бы «Сессна» летела на высоте 1000 метров? С этой высоты была бы видна обширная рисоводческая равнина Канто. А если спуститься до 500 или 300 метров? Тогда невозможно будет не заметить современные города и индустриальные зоны.

Тут меня осенило. Японский архипелаг представляет собой трёхслойное общество: горно-лесное, рисоводческое и современное индустриальное одновременно. Такая многослойная структура Японских островов накладывает значительный отпечаток на характер нашего образа мыслей и восприятия. На самом глубоком уровне — культура охотников и собирателей Дзёмон, на среднем — рисоводческая культура Яёй, а на самой поверхности — современное сознание и система ценностей. Из такой трёхслойной структуры ландшафта и сознания рождается приспособляемость к ситуации, стоическое восприятие природных опасностей и сопряжённых с ними бессмысленных смертей, которое мы видели на примере трагедии Великого восточно-японского землетрясения 11 марта 2011 года.

Известный японский физик и литератор Тэрада Торахико (1878-1935) в 1930-е гг. опубликовал эссе «Природные бедствия и защита страны» и «Японское восприятие природы». В них он писал, что, во-первых, по мере развития цивилизации урон, наносимый силами стихии, будет возрастать. Во-вторых, в Японии, по сравнению с Западной Европой, масштабы бедствий — землетрясений, цунами, ураганов — гораздо больше. В-третьих, ввиду такого характера природных явлений рождается смирение, готовность не столько что-то делать вопреки стихии, сколько смиряться с ней; вырабатывается стиль жизни, при котором стихия воспринимается как учитель.

В результате этого и японская наука не столько стремится изменить природу, сколько накапливает практические знания о том, как к ней приспособиться. Здесь я особо хочу обратить внимание на то, что если на Западе природа сравнительно стабильна, то в Японии — наоборот, довольно переменчива и часто проявляет свою сокрушительную мощь.

Природа Японии и бренность всего сущего

В этом общем настрое смирения перед стихией и приспособления к природе Тэрада Торахико выявляет связь такого отношения с буддийским понятием бренности сущего (мудзёкан). Он говорит о том, что японцы, пройдя через множество испытаний стихийными бедствиями, ощущают «бренность природы». Эта «бренность» (мудзё) — как раз то, о чём думал Шакьямуни, основатель буддизма. На этом свете нет ничего вечного. Всё, имеющее форму, непременно разрушится. Любой человек когда-нибудь умрёт — это принципиальные положения учения Шакьямуни.

Это индийское учение претерпело в Японии существенные изменения под влиянием окружающей среды. Ощущение природы, естественное для нас — это бренность, воплощённая в возрождении, выражающемся в смене времён года и круговороте сущего. Весной расцветают цветы, осенью опадают листья, зимой дует пронизывающий ветер с моря. Зато с наступлением нового года приходит весна. Ясные дни чередуются с пасмурными, это даёт нам силу жить дальше. Отсюда рождается выносливое, спокойное и мягкое отношение к невзгодам, и с приближением смерти её принимают спокойно, как возвращение к земле, из которой мы появились, отсюда происходит восприятие смерти как воссоединения с природой.

"Религия через веру" и "религия через чувства"

Второй аспект, который может помочь понять японское отношение к жизни и смерти, это сравнение его с восприятием смерти в монотеистических религиях. В 1995 году я впервые поехал в Израиль. Там я путешествовал по дорогам, которыми ходил Иисус, — куда ни пойдёшь, всюду пустыни, и от этого становится не по себе. Появляется такое чувство, что на этой земле нет ничего, что бы здесь удерживало. Недостаточно просто читать Библию, чтобы испытать это совершенно особенное чувство.

Я шёл вдоль Иордана, направляясь к святой земле Иерусалима. Внезапно мне открылось, что жители пустыни не могли не уповать на нечто единственное и сверхценное где-то там, в небесах. Не могли не уверовать искренне в единого бога, находящегося где-то в вышине, вдали от этой пустынной земли. Было отчётливое ощущение того, что без этой веры здесь нельзя выжить и дня. Я не мог не прийти к мысли, что именно так рождается религия, основанная на вере.

Когда я уже возвращался из путешествия по Израилю, и самолёт подлетал к Японским островам, у меня как пелена упала с глаз. Передо мной расстилались зелень лесов и бескрайний океан, в который впадают реки, текущие через густую лесную чащу. Сами собой вспомнились дары лесов и моря, я как будто наяву слышал прохладное журчание рек и ощущал красоту цветов и трав, которые сменяют друг друга в течение года.

Вспоминается то, с какими чувствами писали поэты древности, чьи стихи вошли в сборник «Манъёсю» («Собрание мириад листьев»); ты будто кожей ощущаешь дыхание предков, проводивших жизнь в лесах. На этой земле спокойно чувствует себя любое живое существо, и не нужно представлять некую единственную ценность где-то там, в небесах. Леса, горы и долины исполнены ощущением присутствия божеств, эхо отзывается голосами будд и бодхисатв. Не оттого ли на Японских островах появился политеизм, как религия, основанная на чувствах, ощущениях?

«Личность» и «человек»

Можно, вероятно, говорить о противоположном характере религий, основанных на вере и на ощущениях. Для описания ощущений человека, живущего верой, пожалуй, лучше всего подходит заимствованное слово ко, «отдельность». Другими словами, каждый отдельный человек верит в существование в потустороннем небесном мире высшей ценности. Не отсюда ли и произошли понятия «личность», «индивидуальность»?

Однако в случае религий, основанных на ощущениях, как я замечаю, для определения человека больше подходит японское слово хитори, «один человек». Уже более тысячи лет мы можем наблюдать легенды и истории об этом человеке — от «одного человека», тяготящегося одиночеством в глуши, через коротание ночи в одиночку и грусть в осознании своей ничтожности — к «одному человеку», чьё самосознание распространяется на всю Вселенную, становясь частью её самосознания.

По сравнению с понятием «личность», которое было заимствовано из Европы в Новое время, смысл японского слова «человек» гораздо глубже и шире. И это представление о человеке неразрывно связано с ощущением бренности сущего, свойственного жителям Японских островов, о котором я уже говорил.

Синто-буддийский синкретизм и зарождение государственного синто

Следует отметить ещё одну особенность появившейся в Японии религии, основанной на ощущениях. Она заключается в том, что сложилась система сосуществования иностранной религии, буддизма, и исконно японского синто, образовав феномен синто-буддийского синкретизма. Сущность божеств в синто существенно отличается от того, что в христианстве называют словом «Бог», ведь японские синтоистские божества представлялись как духи, живущие в горах, лесах и долинах, реках и морях; как сущности, обитающие в самой природе. У них нет ни индивидуальности, ни тела как такового. Многих даже не наделяли собственным именем, представляя как божеств, имеющих духовную силу вселяться во что угодно. Поэтому сильна тенденция называть их условно во множественном числе — камигами, т. е. «боги синто». С приходом буддизма начинается период сосуществования и разделения сфер влияния двух религий.

Синтоистские божества стали восприниматься в буддийском ключе, и с некоторых пор за синто-буддийским комплексом верований закрепилось название синбуцу-сюго (в русскоязычной религиоведческой литературе установился термин «синто-буддийский синкретизм»). Интересно, что в процессе многократного смешения двух религий, божества и будды в образовавшейся синкретической синто-буддийской системе стали почти неразличимы.

С наступлением периода Мэйдзи в Японии становится официально представлено христианство. Восприятие японских божеств испытывает христианское влияние, и вместе со становлением новой японской государственности в Мэйдзи зарождаются монотеистические культы. Суть их заключалась в том, что из японских божеств выбирали какое-то одно и почитали его в качестве верховного божества. Так появляется государственное синто.

Таким образом, культы горных, морских, речных и полевых божеств сначала испытали влияние буддизма, а потом христианства, и японская религия стала походить на трёхэтажный храм. И здесь я хотел бы обратить внимание на то, что такая структура соответствует трёхслойной структуре сознания японцев, о которой я говорил выше.

При этом под влиянием пришедшего из-за рубежа буддизма произошло одно важное изменение. Я бы хотел его отметить как очень важное для понимания отношения японцев к жизни и смерти. Словом «будда» в Индии называли человека, который занимается буддийской практикой и обретает нирвану.

После того, как это слово попало в Японию, оно под влиянием синто обрело новый смысл — умершего человека стали называть «буддой». В синто считалось, что умерший становится божеством. Далеко ходить не нужно — в нашем современном обществе никто не сомневается, что умершего человека можно называть буддой. Японцы восприняли индийское слово «будда» в его изначальном смысле, но в какой-то момент в Японии это слово превратилось в посмертное обозначение любого человека.

Японская идентичность в истории и мифах

Третий подход, позволяющий понять суть японского восприятия религии, состоит в понимании особого отношения японцев к мифам и истории. Как известно, древние мифы и история греков и римлян произошли из разных источников. То есть то, что описано в мифах греков и римлян, те события, о которых пишут Геродот и Фукидид, не могли быть восприняты в связной последовательности. В западном религиоведении и исторической науке это хорошо известно.

Однако совершенно другое отношение существует между древними японскими мифами и историческими записями. Это связано с тем, что появление богов и становление мира людей воспринимались как одно целое, и поэтому историческое восприятие появления государства и его истоков было совершенно другим, чем у западных народов.

Как мы знаем из мифов «Кодзики» и «Нихон сёки», в описанном там мире божества бывают двух видов. Это божества, которые живут вечно, и божества, которых почитают в императорских усыпальницах. Их можно определить как вечных и преходящих божеств. О первых можно сказать, что это — небесные божества, амацуками, и они живут на Равнине высокого неба, Такамагахара. Ко вторым же относятся земные божества, куницуками, которые являются потомками первых.

Небесные божества могут исчезать из этого мира, но не умирают. А вот их потомки, земные божества, спустившиеся на землю, вместе со своими потомками, напротив, смертны и почитаются в их могилах. Император Дзимму, основатель и первый император Японии, как раз был одним из таких божеств. Можно сказать, что так была установлена взаимосвязь между божествами, которые рождаются и умирают, и людьми, которые тоже рождаются и умирают. Миф, таким образом, вошёл в историческую фазу и не прерывался.

Отсюда хорошо понятны становятся истоки проведённой осенью 2013 года церемония перестройки святилищ Исэ-дзингу, посвященных Аматэрасу. Она проводится каждые 20 лет, святилища перестраиваются заново, и божество переселяется из старого святилища в новое. Мне кажется, что смысл этого в том, что «старое» божество умирает, возрождаясь в «новом», которое и поселяется в новом святилище. Это и есть церемония, посвящённая умиранию и возрождению божества.

Божества, как и люди, умирают — появление этой мысли позволяет мифу стать историей, основанной на общем мироощущении и восприятии жизни и смерти, и отсюда рождается восприятие человека. Отсюда же, из понимания преходящего характера божеств, идёт глубинное осознание бренности жизни.

Западные боги во плоти и бестелесные божества Японии

Итак, система верований, в мифах которой появляются японские божества ками, относится к политеизму. Действительно, именно так и нужно называть мир, где действуют мириады богов. Однако при лучшем рассмотрении эта политеистическая вера в «мириады богов» не совсем такая, какая была в Греции и Риме. Она отличается также от индийского индуизма и китайского даосизма.

Если избавиться от очевидных отличий, то божества в этих «мириадах богов», по сравнению с другими религиями, обладают гораздо менее проявленными выражениями телесности и индивидуальности. Они, так сказать, невидимые божества. Как я говорил выше, боги Японских островов заключены в самих морях, горах, реках и долинах. Что же касается Западных, греко-римских богов — хоть старый Зевс, хоть молодой Аполлон, хоть юный Купидон обладают индивидуальными телесными качествами. То же относится и к верховным божествам индуизма — Вишну и Шиве. Пожалуй, можно сказать, что все эти боги обладают индивидуальными физическими чертами и представляют пантеоны богов, которых можно увидеть и описать.

Политеизм как наиболее «демократическая» религия

Хотелось бы отметить ещё одну характерную черту японского политеизма. В монотеистических религиях — христианстве, исламе и других — единственное божество считается истинным, верховным богом, который один представляет трансцендентный мир, отличный от того, где обитают люди. Он представляет высшую ценность, с которой не сравнится ничто на земле. Такой монотеизм, как мне кажется с позиции здравого смысла, находит своё отражение в автократических политических системах, в вассальной зависимости, поскольку автократия и вассальная система так же управляют людьми на земле, как божество, которое повелевает Вселенной. То есть не будет ошибкой считать монотеизм аналогом диктатуры среди религиозных систем.

При этом удивительно, что привычная нам современная демократия зародилась на почве монотеизма. Английская демократическая парламентская система, демократия, стремительно взросшая после французской революции, — всё это появилось в странах, исповедовавших монотеизм.

Хотя если задуматься, то наиболее по духу близка демократии именно политеистическая религия. Думается, что политеизм, включающий в себя разные системы ценностей и культы различных божеств, был бы наиболее приемлем для демократической политической системы.

Как я и говорил выше, представление о смертности божеств и политика, которая базируется на относительной системе ценностей, имеющих различное происхождение, тесно связаны с ощущением непрочности быстро меняющегося мира.

Фотография вверху страницы:
Новое здание святилища Исэ-дзингу, посвящённого богине Аматэрасу, после очередной перестройки здания в октябре 2013 года. Святилище традиционно перестраивается каждые 20 лет

Фотограф Накано Харуо

(Оригинал опубликован на японском языке 28 февраля 2014 г.)