Переосмысление культуры иероглифического письма в Восточной Азии (часть 2)

В XIX веке в Восточную Азию всё активнее вторгаются западные державы. С решением Японии в 1854 г. открыться внешнему миру начались процессы модернизации и европеизации страны. После того, как Япония вошла в число великих держав, одержав победы в Японо-китайской (1894–1895) и Русско-японской войне (1904–1905), Китай начал рассматривать Японию в качестве доступной модели европеизации.

Четвёртый этап преобразования кандзи: совместные усилия Японии и Китая

15 июня 1896 года правительство Империи Цин направило в Японию за государственный счёт первую группу из 13 стажёров. С этого времени происходило увеличение масштабов стажировок, и в 1905 году в Японии обучалось почти 10 000 человек. В Японии побывали писатель Лу Синь (1881–1936), которого считают отцом современной китайской литературы; политики Чжоу Эньлай (1898–1976) — первый премьер Госсовета КНР; Сунь Пинхуа (1917–1997); Го Можо (1892–1978) — политик, историк и археолог; военачальник Цай Э (1882–1916); художник Чжан Дацянь (1899–1983); учёный Ли Сыгуан (1889–1971). Таким образом, полученный в Японии опыт способствовал взращиванию интеллектуальных ресурсов, необходимых для реконструкции Китая.

В начале 20 века образовательные круги Китая переживали болезненный переход в новую, современную систему образования. Для начала, подражая японской образовательной системе, в стране стали активно применять переведённые на китайский язык японские учебники по различным дисциплинам, которые использовались для обучения китайских стажёров в Японии.

Это стало возможным именно благодаря общности иероглифической записи, в целом понятной и без знания того, как читаются кандзи по-японски.

Стажеры переводили и адаптировали к китайскому языку европейские идеи, а также научные, технические и культурные понятия, выраженные на японском языке с помощью кандзи. Эта своеобразная японо-китайская эстафета по передаче иероглифов способствовала дальнейшему взаимному обогащению культур стран иероглифического письма.

Начиная с проникновения кандзи в Японию в начале 5 века, эта «революция кандзи», движущей силой которой стала «командная работа» японцев и китайцев, является четвёртым по счёту этапом преобразования кандзи (первые три этапа описаны в первой части).

Переосмысление китайцами созданных в Японии иероглифов 

Существуют практически вышедшие из употребления в современном Китае кандзи, которые, тем не менее, и по сей день используются в Японии.  Например, 雫 («капля») и 圀 (вариант иероглифа «страна», чаще записываемого как 国 или 國). То есть, в ряде случаев, когда в Китае в силу тех или иных исторических предпосылок иероглифы вышли из употребления, став историей, в японской культурной среде эти же кандзи, напротив, благополучно просуществовали в обиходе до наших дней.

Между тем, в Китае наблюдается всё больше случаев переосмысления японских иероглифов. В частности, японское издание китайского словаря «Синьхуа Цзыдянь» (Xinhua zidian) вошел и японский иероглиф-кокудзи 畑 ("поле, обработанная земля") с комментарием «встречается в японских фамилиях». Тот факт, что японские иероглифы внесены в этот китайский словарь, по массовой популярности сопоставимый с японским словарём родного языка Дайдзинрин, имеет очень большое значение.

Массовое заимствование китайским языком выражений из японского происходило дважды. Если первый такой наплыв пришелся на годы от окончания периода Реставрации Мэйдзи до начала Второй мировой войны, то вторая волна началась с наступлением 2000-х. К примеру, путём преобразования образов комиксов-манга в абстрактные иероглифические слова-сочетания были созданы идиомы 特萌 («очень милый») и 我倒 («я упал», выражает шок). Оба этих выражения представляют собой необычное, немыслимое сочетание кандзи, необъяснимое с точки зрения традиционной структуры китайского языка. Оба этих выражения представляют собой необычное, немыслимое сочетание кандзи, необъяснимое с точки зрения традиционной структуры китайского языка.

Считается, что чем сильнее язык связан с определенной культурной средой, тем сложнее передавать его образы средствами другого языка. К примеру, до сих пор не удалось найти в китайском языке аналог, который бы точно передавал значение слова кагэро (陽炎 — струящийся от жары воздух, марево), часто используемого в классической японской литературе. 

С другой стороны, хотя в Японии были восприняты китайские выражения и литературные приёмы описания полной луны, названия фаз луны по мере убывания в японском языке воспроизвели, придумав собственные слова. В японском языке с древности прослеживаются свидетельства умения искусно находить компромисс между языками, адаптируя как кандзи по отдельности, так и китайские тексты в целом.

Заключение. Кандзи как азиатские и глобальные символы

Японцы всё больше интернационализируются. Говорят, среди тех, кому довелось пожить на Западе и привыкнуть к устной и письменной речи на английском языке, встречаются те, кто частенько переходит на английский во время семейных ссор. В свою очередь, немало китайцев из тех, кто без особых затруднений общается на японском, предпочитают китайский язык там, где требуется вести дебаты и прибегать к логической аргументации.

Пожалуй, японский язык в этом смысле стоит особняком как по отношению к китайскому, так и к европейским языкам. Он соответствует культуре, в которой огромное внимание уделяется эмоциональному восприятию. Именно эту особенность менталитета символизируют рождённые в Японии иероглифы-термины эстетического мировоззрения ваби (侘び) и саби (寂び).

При встрече основанных на логике кандзи с эмоционально восприимчивой культурой Японии произошла химическая реакция. Этот процесс не был простой борьбой противоположностей. Образовалась взаимосвязь на основе взаимной симпатии, произошло взаимопроникновение и гармонизация. Это свойство иероглифического письма позволяет заглянуть в будущее культурных связей в Восточной Азии, демонстрируя, что кандзи способны дать свой ответ глобализации и распространению английского языка.

(Оригинал опубликован 1 марта 2012 г.)